Четыре очень трогательных драббла)))

[undertheskysoblue]

Автор: Юмичика-отморозок
Бета: Last_Optimist
Название: ---
Рейтинг: PG, пожалуй, за один единственный поцелуй и немножко намеков))) Ну и да, нецензурная лексика присутсвуэ, но не особо грубая)))
Жанр: да как и сам "триган" - трагикомедия такая)))
Пейринг: Николас-Ваш
Примечание: от беты - очень надеюсь, что читателям понравится. Имхо, автор очень здорово чувствует характеры персонажей, особенно Ваша, конечно, и получается очень живо, по-настоящему.

№1

Кто ж знал, что это так бывает – некому было рассказать и предупредить. Он пасовал перед реальной возможностью веселых девочек не только из желания поберечь их нервы и глаза, что неизбежно закровоточат при виде его исковерканного тела. Просто он вроде пробовал, но совсем ничего не понял. Только запомнил, как делается: сначала губы, потом языки – чужие языки, к слову, мокрые и совершенно безвкусные, как давно изжеванная жвачка, сначала спрятанная за ухо, а потом возвращенная обратно в рот, потом одежда снимается, и дальше тоже все очень четко и понятно. Только как-то… ну, тот случай, когда предполагаемая возможность куда интереснее реализованной. Очень похоже на принцип пончиков – казалось бы, пончик хочется непременно съесть, но когда уже съел, сразу понимаешь, что несъеденный пончик гораздо лучше съеденного тем, что ты его еще не съел, и у тебя все впереди. Только пончики в принципе сами по себе вкуснее, вот в чем основное отличие. Это было не так-то просто понять – как вообще любой караул, который периодически творился у Ваша в голове. Но в общем, что в голове караул, что на голове, один черт никуда не деться.
В любом случае, очень скоро он стал предпочитать нереализованные желания и возможности. Казалось, он этим даже как-то и в чем-то помогает миру. Например, позволяет девушкам совершать их излюбленные поступки – не сдерживать обещания.
А потом это произошло, и в голове начался новый бардак, хоть внешний и остался прежним. Он даже представить не мог, что поцелуй – это вот так. Резко соединяются губы, и в то же мгновение внутри тебя рождается внезапный бешеный смерч, растущий с каждой секундой, пока ты не осознаешь, что внутри него, другого, тоже вырастает торнадо, и вы подхвачены этим слившимся воедино водоворотом, растасканы по нему на крупицы, и у вас уже нет ничего своего, ничего отдельного.
Николас просто припер его к стенке, навис и сделал вот так. Ни единой секунды выяснения причин и предположения последствий, спасибо ему за это. Наверное, он и сам ничего из этого для себя еще не придумал, только захотел и все.
Это с Николасом случалось нечасто. В смысле, возможность сделать резкую помарку в упорядоченном сценарии, заставить полететь к черту налаженную схему и наконец сделать то, что действительно хочется в данную секунду. Если точнее, то всего лишь два раза. Два осознанных бунта за всю долгую жизнь, и после второго он вообще нахрен умер.
Но это того стоило. Ей-богу.

№2

Ваш всегда чувствовал себя очень маленьким. Посреди большого космоса на большом корабле, среди больших людей. А Рэм была такая… особенно какая-то большая и красивая, с такими черными волосами, совсем ни на кого не похожая. Ей можно было уткнуться в живот, когда очень уж день не задался.
Сам он и не замечал, как растет – все равно же надо задирать голову, чтобы взглянуть на небо, а значит ты все еще крохотная запятая на огромном листе – еле заметная точка на чьем-то горизонте. Потому он здорово растерялся, когда началась вся эта шумиха, и кто-то приписал к его несчастной голове столько лишних нулей. Все никак не мог взять в толк, как это за какого-то маленького Ваша кто-то согласен отдать такие гигантские деньги.
Для кого-то – всего лишь точка, а для кого и мишень. Да еще ярко-красная для удобства, издалека видно. Но все-таки пусть лучше он, чем кто-то другой, верно? Он увернется тогда, когда не увернется простой человек, и вообще сам напортачил – сам теперь пусть и разгребается.
Оказалось, Ваш Паникер разросся до размеров стихийного бедствия, и черт же возьми как он скучал иной раз по тому времени, когда все вокруг было таким большим.
Поэтому в тот момент, когда пыльным и немилосердно солнечным днем на крылечке убогой таверны Николас Вольфвуд протянул ему ладонь, чтобы он вложил в нее свою руку, Ваш вдруг заметил, что рука Николаса больше, чем его собственная. Тогда он и посмотрел на него впервые пристальней, чем обычно, пусть и сверху-вниз с порожка. Оказалось, отец Николас большой, красивый и с черными волосами. Совсем ни на кого не похожий. Почему, интересно, ему это раньше не приходило в голову? Вероятно, потому что Вашу частенько в голову приходили чьи-нибудь ноги, и подмечать мелочи на этом фоне становилось совсем уж некогда.
Лав энд пис… и он все никак не мог отнять руки. Оба замерли, и главное упрямо отводя взгляды, будто встреться они – и сплавятся под прямыми лучами. А вокруг все как-то удлинилось и оглохло, стало в линеечку, словно время понеслось себе дальше, а они остались, обтекаемые по бокам подобно лежачему камню. Все это продолжалось бесконечно, безвременно и безгранично... пока детвора не решила, что довольно с них прохлаждаться в теньке без пыли в ноздрях.

№3

Имя Ваша Паникера однозначно на слуху, а в отдельно взятых деревнях вызывает три вида недержания, одна треть ссытся от восторга, вторая – от страха, третья – от гнева. Очень романтический герой, проще говоря.
Не очень многие готовы увидеть, до чего у романтического героя потешная рожа, да и лопоухость в терминальной стадии.
Ваш Паникер делает много странных вещей – смеется, когда не смешно, жалеет всякую мразь, которую не стоит жалеть, пристает к женщинам, которые ему взаправду не нужны, а еще плачет безо всякого стыда. Так и хочется ему иной раз сказать «Ты или сначала доплачь, или суп доешь, а то он так никогда не кончится». Но сколько ни говори и ни спрашивай, а все равно не поймешь, хоть ты усрись, Николас Дэ Вольфвуд.
У Николаса Вольфвуда в области Ваша Паникера фантомные боли.
Когда отец Николас умирал, казалось, что он, приготовившийся, принявший участь и рассыпающийся подобно высыхающему комку песка, в одну из секунд вдруг вот! Вот-вот-вот! Сейчас он встанет и опять будет жить.
Это он передумал.
Кто-то ищет смерти чтобы спастись от боли (евангелие от Легато, мать твою за ногу), а кто-то в один-единственный миг понимает, что согласен даже еще немного пожить на дерьмовейшей из планет, лишь бы болело.
Но все правильно, так или иначе.
У Николаса Вольфвуда посмертно на руках запах огня и Милли Томпсон, а фантомные боли - они же все в голове исключительно. Да?
Но все равно он хотел его спасти – и спас. Разве ж можно по-другому - ведь, плача по нему, этот дебил даже пончики не доел.

№4

Пьяный Ваш – это выездное кабаре. Усаживайся поудобнее, запасись бутербродами и смотри. И слушай. Этот звезданутый и так без конца телепается словно шарнирный, а тут и вовсе машет руками как мельница, стаканы так и летят, за какой-то вшивый час успевает себе пошутить, себе же посмеяться, влезть локтем в спагетти, нарезать пару кругов на четвереньках в поисках «уронил что-то… да не знаю что, но бумкнуло, слышали?», запутаться в плаще и лбом в пол - хряяясь, и еще смеху минут на десять, а потом сядет такой, коленки вместе, стопы врозь, и уставится в одну точку. Прозрачно-переливчатая зелень глаз мутнеет, точно Ваша встряхнули и подняли откуда-то тяжелый осадок, взметнувшийся кверху клубами.
Эй, ты опять реветь? Не смей реветь, слышишь!
- Но это так… печаааааааааально! – заливается человек-ураган, точь-в-точь цирковой клоун с трубочками за ушами, откуда хлещет вода.
А что печально – объяснить не может. Но если быть немножко умней табуретки, то додуматься вовсе не сложно, о чем эта печаль и сколько ей уже лет. По всей планете не найдешь в поселениях никого старше этой печали, потому что люди столько не живут, да и не дай бог. Отец Николас к высокопарности не склонен, но почему, наблюдая сейчас эту бодрую ламбаду с неконтролируемым слезоизвержением в конце, он все думает о ягненке с обрывком пеньки на шее? Возможно потому что насмотрелся, как люди с громадным энтузиазмом бросаются решать проблемы за его счет. Умрите, мистер Ваш Паникер, и сделайте нас счастливыми.
Это очень печально для него, что он никак не может выбрать между желанием жить и мечтой всех осчастливить. Стыдно ему, дураку.
Николасу вот стыдно совсем за другие вещи, но и немудрено – они разные, дальше некуда. Даже профили у них отличаются кардинально, профилем Вольфвуда можно дрова рубить, а профиль Ваша ну точно создан исключительно для того, чтобы легко ехать-ехать по нему пальцем и с носа взлететь как с трамплина.
Не смей реветь, пока я рядом, вот так и надо сказать.
Но он, конечно, ничего такого не говорит. И не делает ничего из того, что мучительно хотелось бы сделать - с этими оттопыренными ушами, с этой нижней губой, распухшей от слез как пельмень, и конечно же с родинкой.
Он просто берет его за шкирдон и волочет к окошку, и пьяный Ваш едет задом по полу, цепляясь своими нескончаемыми кузнечиковыми ногами за все подряд. Вслед за ним с грохотом валятся стулья, со звоном прыгают жестяные миски, с подоконника сыплются какие-то горшки.
- Одни убытки от тебя, - ворчит Николас, прикуривая и откидываясь на стенку, пока человек-ураган покаянно блюет со второго этажа. Ему и возразить-то нечего. Так и есть.